Идея реинтерпретации национальных традиций в ходе политических реформ находится в остром противоречии с концепцией прагматизма в политике. Современные политики часто уповают на прагматизм как рациональную основу политических действий: они надеются на универсальные политические механизмы и системы значительно больше, чем на человека и его культуру. С позиций политического прагматизма борьба за идеалы в политике — давление архаичного и иррационального традиционализма.

Культ прагматизма в политике особенно распространен в англо-американской политической культуре. Если мы вспомним иерархию политических культур, разработанную Г. Алмондом и С. Вербой, то эталоном там выступает «светская» американская политическая культура, в которой политика — не борьба идей, а столкновение групповых интересов, каждый из которых в своих границах законен, что предполагает политический компромисс и консенсус.

Однако открытый современной социологией универсальный закон возвышения потребностей по мере развития культуры свидетельствует в пользу возрастания социокультурных, духовных факторов в политике, объективно усиливает рациональность по ценности в современном политическом процессе. Социологи на эмпирическом уровне открыли феномен постэкономического человека еще в 1960-х гг.: известная концепция «иерархии потребностей» А. Маслоу объясняет, как по мере удовлетворения «первичных» материальных нужд человека актуализируются «высшие» потребности, связанные ценностями образования, социального престижа, творческой самореализации, духовной наполненности жизни.

Парадокс прагматизма в политике связан с тем, что сами прагматики, стремясь к максимальной эффективности, подрывают эффективность власти тем, что игнорируют ее духовную составляющую. Если заинтересованность и воодушевление людей падают, любая политическая система начинает давать сбои: политические институты нуждаются в активной творческой интерпретации заинтересованных политических акторов. Поэтому наиболее эффективная модель политического лидерства — отнюдь не инструментально-прагматическая, а нравственно-этическая, способная мобилизовать духовный потенциал, духовные ресурсы общества посредством опоры на национальную идею и мораль.

Российское политическое сознание, ориентированное на рациональность по ценности, только по западным меркам «потребительского общества» кажется отсталым и несовременным — в горизонте открытой истории, стоящей перед лицом нерешенных глобальных проблем, его характерные черты могут оказаться весьма продуктивными. Говоря языком современной науки, православнохристианская идентичность формирует особый тип личности с постматериалистической структурой потребностей, феномен «очарованного странника» (Н. Лесков), взыскующего не материальных ценностей, не жизненного успеха, а правды, справедливости и смысла жизни.

Об этом хорошо сказал Н. Бердяев: «Россия — страна бесконечной свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей...». Н. Бердяев, как и С. Франк, связывал стихийность и безграничность свободы с «исканием Божьей правды» русскими странниками, свободными от тягот мирской жизни, с котомкой за плечами ищущими «неведомого града». Внутреннюю свободу русского народа Бердяев противопоставлял внутренней несвободе западных народов, закрепощенных «мещанскими нормами».