Сомнительно, что многие теоретики взаимной выгоды действительно верят в допущение о естественном равенстве в силе договаривающихся сторон. В конечном счете они утверждают не то, что люди действительно равны по природе, но скорее что справедливость возможна ровно настолько. насколько возможна. По природе каждый имеет право использовать все доступные ему средства, и моральные ограничения могут возникнуть, только если люди более-менее равны по своей силе и уязвимости. Ибо только в этом случае каждый человек больше получает, чем теряет от защиты своей персоны и собственности, воздерживаясь от использования тел или ресурсов других людей. Однако естественного равенства недостаточно, ибо люди со сходными физическими данными могут получить крайне неравные технические возможности, и «те, кто обладают более развитой технологией, часто оказываются способны диктовать своим собратьям условия взаимодействия». Действительно, технология может привести нас к возникновению, как её назвал Гоббс, «непреодолимой силы» на Земле, и для него и его современных последователей такая сила «оправдывает все действия действительно и правомерно, кому бы она ни принадлежала». Никто не может требовать прав собственности на себя перед лицом такой силы.

Взаимная выгода, следовательно, подчиняет индивидуальную собственность на себя силе других. Вот почему Нозик отнёс собственность на себя к сфере наших естественных прав. Принуждение других для Нозика есть зло, и не потому, что оно дорого обходится принуждающему, но потому, что люди — это цели в себе, и принуждение нарушает внутренне присущий людям моральный статус, так как предлагает обращение с ними как со средствами. Следовательно, обоснование либертарианства у Нозика опирается как раз на ту посылку, которую отрицает Готье — а именно, что люди имеют внутренне присущий моральный статус. Но ни один из этих подходов на самом деле не приводит к либертарианству.

Подход Нозика объясняет, почему каждый имеет равные права, независимо от силы переговорной позиции, но не может объяснить, почему права людей не включают некоторых прав на общественные ресурсы. Подход Готье объясняет, почему уязвимые и слабые не имеют прав на ресурсы, но не может объяснить, почему они имеют равное право на собственность на себя, несмотря на разницу в силе переговорной позиции. Обращение с людьми как целями в себе требует более, чем (или чего-то иного) уважения их собственности на себя (вопреки Нозику); обращение с людьми согласно идеям взаимной выгоды часто требует меньшего, чем уважение собствености на себя (вопреки Готье)".

Однако давайте допустим, что взаимная выгода действительно ведёт к либертарианству. Возможно, Ломаски прав в том, что слишком дорого обходится определять, кого можно поработить, а с кем надо обращаться как с равным, так что сильные сог ласятся на договорённости, дарующие собственность на себя даже слабейшим. Каким образом это составит обоснование либертарианства? С нашей повседневной точки зрения, взаимовыгодные действия легитимны только тогда, когда они уважают права других (включая права тех, кто слишком слаб, чтобы защитить свои интересы). Для сильных может быть невыгодным воздерживаться от убийства или порабощения слабых, но слабые имеют более веские требования справедливости по отношению к сильным. Отрицание этого есть «пустая насмешка над идеей справедливости, добавляющая клевету к оскорблению. Обычно считают, что справедливость перестаёт быть уместной в ситуации экстремального неравенства сил, однако напротив, она становится особенно уместной в таких условиях». Эксплуатация беззащитных, с нашей обыденной точки зрения, является наихудшей несправедливостью, в то время как теоретики взаимной выгоды утверждают, что по отношению к беззащитным у нас вообще нет никаких обязательств.