Даже если мы можем определить такие нормы справедливости, остаётся трудный вопрос о мотивации: почему я должен беспокоиться о том, что я нравственно обязан делать? Теоретики взаимной выгоды доказывают, что я имею основание делать что-либо, только если действие удовлетворяет некоторое моё желание, т.е. «чтобы справедливость чего-либо считалась хорошим основанием сделать это, необходимо показать, что справедливость в интересах действующего лица. Если нравственные поступки не увеличивают степень удовлетворения моих желаний, то я не имею оснований их совершать. Эта теория рациональности может быть истинной, даже если есть объективные моральные ценности и естественные обязанности. Подход Ролза, может быть, и даёт истинное описание справедливости, и всё же «это только интеллектуальное упражнение, способ посмотреть на мир, который может не оказывать никакого мотивационного воздействия на поведение людей».

Почему люди, обладающие превосходящей других силой, должны воздерживаться от использования её в своих собственных интересах? Бьюкенен утверждает, что сильные будут обращаться с остальными как с морально равными, только если их «искусственно» мотивируют делать это «через всеобщую приверженность внутренне присущим человеку этическим нормам». И действительно. Ролз обращается к «внутренне присущим человеку этическим нормам» — а именно, к заранее существующей предрасположенности поступать справедливо, — в объяснении рациональности нравственного действия. Аналогичным образом Брайан Барри доказывает, что желание вести себя таким образом, чтобы уважать других как морально равных, должно допускаться в качестве несводимого к другим мотива». Называя эту апелляцию к внутренне присущим этическим нормам «искусственной», Бьюкенен подразумевает, что Ролзу и Барри не удалось найти «настоящую» мотивацию для того, чтобы поступать справедливо. Но почему наша мотивация поступать справедливо не должна быть моральной мотивацией? Почему мы не можем сказать, вместе с Кантом, что мораль «есть достаточный и первичный источник обусловленности внутри нас», который не нуждается в «основаниях обусловленности, внешних по отношению к себе». Почему люди не могут быть мотивированы поступать справедливо просто в силу того, что поняли нравственные основания такого поведения?

Это может показаться «искусственным» тем. кто принимает основанное на идеях взаимной выгоды представление о рациональности, но приемлемость такого представления как раз под вопросом. Как отмечает Барри, гоббсовское отождествление рациональности с эффективным преследованием собственного интереса является «чисто голословным утверждением». В то время как «невозможно опровергнуть эгоизм в буквальном смысле слова, т.е. продемонстрировать его логическую непоследовательность», признание, что другие точно такие же как и мы в том смысле, что такие же как и мы имеют потребности и цели, даёт нам «убедительные основания принять требования беспристрастной морали». «Доказательство» морального равенства поэтому основывается на «том, что м» можем назвать человеческой последовательностью», и «практически единодушное согласие всего человеческою рода в заботе о том, чтобы действия апеллировали не только к силе», предполагает, что «человеческая последовательность» действительно является мощной мотивацией.

Конечно, даже если мы примем возможное существование несводимых к чему-либо другому моральных мотиваций, это ещё ничего не скажет нам о том, насколько эти мотивации эффективны. Является ли признание того, что другие люди подобны нам достаточным, чтобы мотивировать нас принять те тяготы и жертвы, которых может потребовать моральное равенство? Являются ли либеральные теории справедливости нереалистичными в том, что в слишком большой степени ожидают, что люди смогут отдать предпочтения доводам морали перед доводами собственных интересов? Я возвращусь к этому вопросу в следующих главах, так как одна из главных озабоченностей коммунитаристов, гражданских республиканцев и феминистов состоит как раз в том, что либералы неадекватно трактуют нашу моральную мотивацию.

Всё это трудные вопросы, и некоторые люди останутся скептиками относительно существования нравственных обязанностей и (или) моральных мотиваций. Если так, то взаимная выгода может оказаться всем, что мы имеем для конструирования социальных правил. Но ничто из этого не помогает либертарианцам, ибо взаимовыгодные соглашения часто оказываются нелибертарными. Одни люди будут в состоянии принуждать других, нарушая их собственность на себя, а другие будут в состоянии отнимать собственность других, нарушая их собственность на имущество. Поэтому взаимная выгода даёт только очень ограниченную защиту прав собственности, и эта весьма скромная защита не является очевидно моральной защитой.