Так что ни одна версия принципа наибольшей равной свободы не предлагает жизнеспособной альтернативы ролзовскому подходу к оценке свобод. Слоит отметить, что сам Ролз некогда поддержал право на максимально широкую равную свободу, и только в последней версии своей теории принял то, что я называю ролзовским подходом. Теперь он отстаивает принцип равных прав на «основные свободы», дезавуируя любые претензии на возможность или важность измерений свободы в целом. Он признал, что при определении того, что такое основные свободы, мы не спрашиваем, какие свободы максимизируют наше обладание единственным предметом, называемым «свободой». Его более раннее утверждение о том, что люди должны быть максимально свободны, было «всего лишь эллиптическим для утверждения, что они (должны быть) свободны во всех важных отношениях, или в самых важных отношениях». Но. как признаёт сейчас Ролз, как только мы говорим это, принцип наибольшей равной свободы перестаёт работать. Ибо причина того, что важно быть свободным в каком-то определённом отношении, не в том количестве свободы, которое при этом получается, но в важности различных интересов, которым это состояние свободы служит. Как пишет Дворкин:

Если мы имеем праьо на основные свободы не потому, что в их случае для свободы как некоего продукта существует какая-то особая угроза, а потому, что посягательство на основные свободы наносит нам ущерб или подвергает нас унижениям, которые имеют последствия не только для нашей свободы, то тогда мы имеем право вовсе не на свободу, а на те ценности, интересы или социальный статус, которым это конкретное ограничение угрожает.

Притязая на свободу, мы поэтому имеем право не на наибольшее равное количество единого продукта под названием «свобода», но на равное принятие во внимание интересов, которые делают частные свободы важными.

б. Свобода и капитализм

Часто думают, что либертарианство может быть лучше всего понято и обосновано с точки зрения некоего принципа свободы. На данный момент я рассмотрел три возможных определения свободы, которые могли бы использоваться для этого обоснования. Моралистические определения не работают, поскольку они предполагают какую-то теорию прав. Нейтральное определение не является многообещающим, поскольку количественные измерения нейтральной свободы ведут к неопределённым или неправдоподобным результатам. А целевое определение просто затемняет реальные основания нашей оценки ценности свободы.

Некоторые читатели к данному моменту могут почувствовать некоторое нетерпение. Что бы там ни было с концептуальными изяществами, могут подумать они, несомненно есть некая важная связь между свободой и свободным рынком, или между свободой и либертарианством. Разве не правда, в конце концов, что левых либералов от либертарианцев отличает то, что первые выступают в пользу больших государственных ограничений индивидуальной свободы? Это исходное положение глубоко укоренилось и в академическом, и в общественном дискурсе. Например, Энтони Флю утверждает, что в то время как либералы и социалисты одобряют ограничения со стороны государства, либертарианцы «противостоят любым общественным и юридическим ограничениям индивидуальной свободы».