С этой точки зрения основной проблемой, стоящей перед аристотелевским республиканизмом, является проблема перехода. Если бы делиберативные политические форумы уже имелись, люди нашли бы участие в них вознаграждающим. Но как нам очутиться в такой ситуации? Люди, ныне получающие выгоды от власти денег, экспертов и рейтингов в масс-медиа, не собираются добровольно уступить свои властные позиции. Так что необходимые политические реформы произойдут только в том случае, если рядовые граждане будут участвовать и мобилизуются для реформ, которые усилят их роль в политическом процессе. Но поскольку существующие политические институты мертвящи и фрустрирующи, мало кто желает участвовать в них.

Однако сам я полагаю, что даже при наличии таких делиберативных форумов всё равно было бы много людей, воспринимающих политическую жизнь как жертву. Аристотелевские республиканцы исходят из того, что люди отвернулись от политического участия потому, что находят политику не дающей возможность самореализации. Я считаю, что наша приверженность частной жизни является результатом не (или не только) обеднения общественной жизни, но обогащения частной жизни. Мы более не стремимся к наслаждению политикой, потому что наша личная и общественная жизнь намного богаче, чем у античных греков.

У этого исторического изменения есть много причин, включая возникновение романтической любви и нуклеарной семьи (с её акцентом на интимность и приватность), увеличившееся благосостояние (и поэтому более богатые виды отдыха и потребления), христианская убеждённость в достоинстве труда (который греки презирали) и растущее неприятие войны (которую греки ценили). Греки рассматривали частную сферу как сферу «лишений» (privation) (отсюда происходит слово «приватный») и видели в ней мало ценного (если они вообще имели какое-либо сопоставимое понятие «частного» вообще). Но мы, как люди современности, можем находить огромные радости в интимности, любви, досуге, потреблении и работе.

Аристотелевские республиканцы, настаивают,что те пассивные граждане, которые находят большее удовольствие в радостях семьи и карьеры, чем в политике, каким-то образом обманываются и останавливаются в росте. Но каково основание для этого утверждения? Я не думаю, что аристотелевские республиканцы предложили сколько-нибудь убедительное обоснование их концепции достойной жизни. Например, заявив о том, что политическая жизнь есть «наивысшая форма совместной жизни людей, к которой может стремиться большинство индивидов», Оулдфилд продолжает: «Я не буду аргументировать в пользу этой моральной точки зрения. В любом случае, в произведениях гражданского республиканизма в её пользу высказывались много раз». Но, как я только что отметил, эти имевшие место в истории обоснования верховенства политической жизни возникли в то время, когда люди рассматривали частную сферу как сферу лишений. Как пишет Гэлстон, аристотелевские республиканцы, принижающие частную жизнь как скучную и замыкающуюся на себе, не проявляют никакого восторга по поводу реальных сообществ людей и в действительности проявляют «презрение» к повседневной жизни. Это аристотелевско-республиканское презрение к частной сфере также исторически связано с презрением к женщинам.

Аристотелевский республиканизм иногда называют разновидностью коммунитаризма, и действительно, его можно рассматривать как коммунитаризм второго порядка. Согласно традиционному коммунитаристскому представлению о «политике общего блага» люди входят в политику для того, чтобы способствовать достижению некоторых уже существующих совместных целей, основанных на общей вере или традиционном образе жизни. Аристотелевский республиканизм, напротив, не нуждается в том, чтобы исходить из наличия у людей некоторых дополитических общих целей. Он может признать тот факт, что люди в их частной жизни не разделяют общего набора целей, и что среди граждан не будет консенсуса по поводу должных целей государственной политики. Он, однако, исходит из того, что само политическое участие может начать рассматриваться как разделяемое всеми благо. «Общее благо», которому должно способствовать через политическое участие, не есть некоторая дополитическая культурная практика или традиция, но внутренняя ценность самого политического участия.

Но любая такая попытка поставить в привилегированное положение одну концепцию достойной, благой жизни обречена на провал в современных обществах. Учитывая глубокие и продолжительные различия между гражданами в их представлениях о достойной жизни, мы не можем ожидать консенсуса по поводу внутренней ценности политической деятельности или относительной важности политической деятельности в сравнении с деятельностью в общественной или личной сфере. Люди расходятся в оценке не только дополитических практик и традиций, но и внутренней ценности самого политического участия. «Факт плюрализма» опровергает не только традиционный коммунитаризм, но и попытки возрождения аристотелевского республиканизма.