Допущение частного медицинского страхования может размыть поддержку государственного здравоохранения средним классом; и обставление пособий большим числом условий может ещё более стигматизировать нуждающихся. Конечно, это не входит в намерения Дворкина. Он хочет, чтобы наша политика была одновременно и более чувствительной к выбору, и более нечувствительной к условиям. Но он нс рассматривает вероятность того, что в нашем нынешнем политическом климате упор на чувствительность к выбору просто подкрепляет стереотипы о «недостойных бедных», стремящихся получать государственные субсидии, чтобы вести безответственный образ жизни.

Конечно, либеральные эгалитаристы могут и бросают вызов этим стереотипам и делают это, показывая, что многие неравенства не могут быть убедительно выведены из выбора людей (как, например, неравенство между типами А и Б в примере Рёмера). Более того, либеральные эгалитаристы справедливо настаивают на том, что общество может правомерно считать людей ответственными за их выбор только тогда, когда их предпочтения и способности сформированы в условиях справедливости. Например, считать людей ответственными за их выбор, когда общество не дало им достойного образования, было бы «большой нечестностью». Так что мы не можем указывать на якобы «безответственное» поведение людей как основание не исправлять неравные условия: последнее есть предпосылка способности судить о первом.

Этим и другими способами либеральные эгалитаристы пытаются бороться со склонностью новых правых «обвинять жертву», т.е. тенденцией обвинять обездоленных в том, что они сами ответственны за свою участь. Тем не менее упор либеральных эгалитаристов на чувствительность к стремлениям мог ненамеренно подкрепить распространённое представление о том, что главная проблема с государством всеобщего благосостояния в том, что оно нянчится с безответственными.

Джонатан Вулфф утверждает, что эта проблема указывает на интересную дилемму для теоретиков справедливости. Он полагает, что либеральный эгалитаризм действительно может быть наилучшей теорией справедливости с чисто философской точки зрения. Но с точки зрения политики он порождает порочный этос равенства.

Он поощряет государство рассматривать его неблагополучных граждан с недоверием, как потенциальных обманщиков. И для того чтобы преодолеть это недоверие, они должны участвовать в том, что Вулфф называет «постыдным откровением», т.е. им приходится доказывать, что они действительно страдают от некоторого недобровольного недостатка в природных способностях или в воспитании в детстве. Неизбежным результатом этого, доказывает Вулфф, является эрозия, а не усиление уз солидарности и взаимной заботы между гражданами. С философской точки зрения может быть правильно, что самая справедливая система распределения отличала бы добровольные неравенства от недобровольных, но любая попытка воплотить её на практике привела бы к недоверию, стыду и стигматизации. Эта система могла бы выявить тех, кто имеет наиболее справедливые притязания, но только через процесс, подрывающий гражданственность и солидарность, которые в первую очередь и заставляют людей заботиться о справедливости.