Почему я не могу решить отказаться от моих прав, когда их реализация повредила бы людям, которых я люблю? Рассмотрим семью. Означает ли тот факт, что ныне во Франции женщины имеют право переехать в другой город и работать там без разрешения мужа, что они будут пользоваться этим правом, а не поддерживать единство семьи? (Аналогичным образом мужчины, которые всегда имели это право, неужели они никогда не отказывались от карьеры во имя своих семей?) Бьюкенен утверждает, что «для тех, кто находит узы взаимного уважения между носителями прав слишком жёсткими и формальными для того, чтобы выразить всё лучшее, что есть в человеческих взаимоотношениях, Марксово видение подлинной общности, — а не просто юридического объединения, останется привлекательным». Но если семья — это пример лучшего в человеческих отношениях, то это противопоставление ложно. Семья всегда была юридической ассоциацией, в которой супруги и дети являются носителями прав (хотя и не в равной степени). Означает ли это, что брак, в конце концов, не сфера взаимных чувств, но, как писал Кант, соглашение между двумя людьми о «взаимном пользовании половыми органами друг друга»»? Конечно, нет. В семьях могут быть отношения любви, и юридическая природа брака нисколько не препятствует этому. Несомненно, никто не поверит, что люди будут действовать из любви только тогда, когда их лишат возможности поступать иначе.

Утверждение Ролза о приоритете справедливости не есть утверждение «о том, будет ли, или должен ли, человек доводить до предела свои законные права на различные преимущества». В то время как приоритет справедливости обеспечивает индивидам способность требовать некоторых преимуществ,он равным образом обеспечивает их способность разделить эти преимущества с теми, кого они любят. Щедрые и любящие люди будут таковыми и со своими справедливыми правами — нисколько не препятствуя этому, приоритет справедливости, напротив,делает это возможным. Что исключает справедливость, так это нелюбовь или привязанность, но несправедливость — подчинение блага некоторых людей благу других путём отрицания справедливых прав первых. А это, конечно, есть противоположность подлинной любви и привязанности.

Справедливость не только совместима с заботой о других, она сама является важной формой заботы о других. Часто говорят, что забота о правах предполагает самосознание, основанное на эгоизме и беспокойстве о защите себя от подобного антагонизма со стороны других в социальном мире, устроенном по типу «игры с нулевым результатом». Например, Бьюкенен утверждает, что думать о себе как носителе прав означает «рассматривать себя как потенциальную сторону в межличностных конфликтах, в которых необходимо утверждать притязания». Требовать права, с этой точки зрения, значит иметь пессимистическое представление о том, как другие откликнутся на наши просьбы. Но сам Бьюкенен предлагает иное основание для того, чтобы ценить признание прав. Он заявляет, что думать о себе как носителе прав означает «думать о себе как способном требовать то, на что он имеет право как причитающееся ему, а не то, что он может всего лишь попросить как нечто желаемое. Это два очень разных самосознания, несмотря на то что их часто смешивают. Второй тип самосознания затрагивает не вероятность получения чего-то желаемого или требующегося мне, но оснований, на которых я считаю, что правомерно (то есть неэгоистично) им обладаю. Я могу стремиться избежать пользоваться в своих целях (потенциально жертвенной) любовью других. Если так, то справедливость может служить мерилом для определения того, на что я неэгоистичным образом имею право, даже если другие готовы дать мне больше этого.