Более того, предпринятое Рёмером приравнивание затемняет соотношение между равенством и эксплуатацией. Он утверждает, что различные формы неравенства (нечестное преимущество, исключение, пренебрежение) все являются частными случаями более широкой категорни эксплуатации. По точнее противоположное — эксплуатация есть один из многих видов неравенства, которые все оцениваются исходя из более глубокого и широкого принципа равенства. В теории Рёмера этот глубокий принцип равенства выражается в «нравственном императиве» уравнять доступ к ресурсам. Эксплуатация более не составляет моральный фундамент его теории.

Кроме того, более широкая теория справедливости, в которую входит и эксплуатация, становится всё ближе к ролзовской теории справедливости. Первоначальный марксистский аргумент гласил, что рабочие имеют право на продукт их труда, и именно принудительное лишение их этого права делает капитализм несправедливым. Но большинство марксистов нашего времени пытаются избежать этой либертарианской посылки, поскольку (в числе других причин) она делает помощь иждивенцам нравственно сомнительной. И чем более они пытаются усвоить наше повседневное представление о том, что не всякая техническая эксплуатация несправедлива, тем более они апеллируют к ролзовским принципам равенства. В то время как марксистскую риторику эксплуатации считают более радикальной, чем представления о справедливости либерального эгалитаризма, «марксистское осуждение несправедливости капитализма не так уж отличается от заключений, достигнутых вроде бы менее радикальными сегодняшними теориями в политической философии, хотя они и выражаются не на таком колоритном языке, как марксистский». Например, марксистская теория эксплуатации Арнсона апеллирует к тому же принципу чувствительности к стремлениям, нечувствительности к природным способностям распределения, который лежит в основе теории Дворкина. В своих новых формах марксистская теория эксплуатации, как представляется, применяет либерально-эгалитарные принципы,а не соперничаете ними.

И наконец, это новое понимание эксплуатации отказывается от того, что было raison detre первоначального марксистского api-ументэ об эксплуатации — а именно, от утверждения, что наёмному труду внутренне ирисуща несправедливость. Ибо, если тест на несправедливость эксплуатации состоит в том, есть ли незаслуженные неравенства, то тогда некоторые отношения найма не являются эксплуататорскими. Есть два «чистых пути» к установлению отношений наёмного труда. Во-первых, как мы видели,наделение немощных капиталом может компенсировать неравенство в природных способностях и тем.самым приблизить нас к распределению. нечувствительному к природным способностям. Во-вторых, неравенство в собственности на средства производства может возникнуть среди людей с одинаковыми природными способностями, если у них разные предпочтения по поводу инвестиций или риска.

Ничто из этого не оправдывает существующее неравенство в собственности на средства производства. Маркс презирал тех, кто настаивал, что капиталисты приобрели свою собственность благодаря честным сбережениям, и продолжал утверждать, что в накоплении капитала большую роль играют завоевание, порабощение, разбой, — одним словом, насилие». Несправедливость первоначального накопления подрывает аргумент о риске, ибо даже если капиталисты и готовы идти на риск со своим капиталом, это (с точки зрения нравственности) не их капитал, которым они рискуют. Возможно, рабочие были бы готовы идти на такой же риск, как и капиталисты, если у них было бы чем рисковать. В любом случае, «невозможно серьёзно утверждать, что в жизни рабочего меньше риска, чем у капиталиста. Рабочим угрожает риск профессиональных болезней,безработицы и обнищания после выхода на пенсию, с чем не сталкиваются капиталисты и менеджеры». Так что ни усилия, ни готовность идти на риск не могут оправдать существующего неравенства. Но тот факт, что исторически капитализм вырос из неоправданного неравенства, не доказывает, что наёмный труд не мог бы возникнуть легитимно в рамках, например, такого режима, как ролзовская «собственническая демократия». Действительно, если бы люди были хорошо информированы о последствиях их выбора, а их различные предпочтения формировались в условиях справедливости, то «данный аргумент кажется почти неопровержимым».