Социал-демократия и социальная справедливость

Тогда почему некоторые думают, что «социальное равенство» есть альтернатива, а не дополнение либеральному равенству? Почему нужно думать, что единственный или наилучший путь достижения социального равенства — пожертвовать распределительной справедливостью для индивидов? Я полагаю, что на это вопрос есть по меньшей мере три ответа.

Один заключается в том, что некоторые социал-демократы, такие как Д. Миллер и М. Уолцер, просто не принимают либерально-эгалитарной аргументации о том. что незаслуженные неравенства несправедливы. С точки зрения Миллера, не является несправедливым то. что одаренные имеют намного больше ресурсов, чем менее способные. Тот факт, что природные способности в нравственном отношении случайны, по Миллеру, не является основанием для утверждения, что люди не заслуживают своего рыночного дохода.

Так что мы не можем оправдать перераспределение ресурсов на тех основаниях, что одарённые богатые имеют больше своей честной доли, или что менее обеспеченные имеют меньше их честной доли. С точки зрения Миллера, неравенство в рыночных доходах вполне может быть честным, если оно в широком смысле пропорционально вкладу людей. Однако это неравенство, будучи честным само по себе, может подорвать желаемое чувство «братства», лежащее в основе общества равных, и, таким образом, должно ограничиваться и сдерживаться. Бесклассовое общество не обязательно является более справедливым, в смысле более честного распределения ресурсов, оно привлекательно не по причине наличия в нём распределительной справедливости, но по причине присущих ему ценностей общинности.

Однако другие социал-демократы соглашаются с либеральными эталитаристами в том, что незаслуженное неравенство нечестно, но не верят в то, что государство способно выявить или исправить растущее неравенство в рыночных доходах. Пытаться сражаться с таким неравенством напрямую — пустое занятие. Что государство может сделать, так это попытаться минимизировать социальные последствия этих несправедливых неравенств. Оно может постараться, чтобы это несправедливое неравенство влияло только на частную жизнь людей, т.е. на их частное потребление и досуг, не подрывая социального равенства. С этой точки зрения социал-демократическое равенство является разновидностью позиции «меньшего зла». Если мы не можем достичь распределительной справедливости, то должны, по крайней мере, защитить социальное равенство.

Но ещё одни авторы доказывают, что. даже если мы и можем исправить недобровольные недостатки в ресурсах людей, то это может быть сделано только с помощью таких средств, которые сами подрывают социальное равенство. Некоторые теоретики утверждают, что либеральный эгалитаризм, даже если он может быть обоснован в теории, способствует формированию ложного этоса равенства. Попытки отличить добровольные недостатки от недобровольных принуждает государство смотреть на его неблагополучных граждан с недоверием, как на потенциальных жуликов. И для тог0 чтобы преодолеть это недоверие, неблагополучные граждане должны участвовать в том, что Вулфф называет «постыдным откровением», т.е. они должны доказать, что они действительно страдают от некоторого недобровольного недостатка, либо природных способностей, либо детского воспитания. Неизбежным результатом, утверждает он, будет эрозия чувства социального равенства между гражданами. Чтобы избежать этой проблемы, мы должны отказаться от попыток различить добровольное и недобровольное неравенство и вместо этого сосредоточиться на вопросе о том, какое материальное неравенство подрывает социальное равенство (или то, что Андерсон называет «демократическое равенство»). Если материальное неравенство не нарушает социального равенства, мы его допустим, каким бы незаслуженным оно ни было. Но если материальное неравенство действительно подрывает социальное равенство, мы исправим его, даже если это неравенство является результатом добровольных актов выбора.