Традиционная модель «гражданства как набора прав» была атакована с двух направлений. Первое, рассмотренное в предыдущей главе, подчёркивало необходимость не только сосредоточивать внимание на правах, но дополнить это большим вниманием к гражданским добродетелям и активному политическому участию. Второе, которое будет анализироваться в этой главе, подчёркивает необходимость дополнить сосредоточение на общих правах большим вниманием к культурному плюрализму и различающимся по правам группам.

Второе направление критики традиционной модели отражает широкое движение не только в политической философии, но и в реальном мире политики. Это движение обсуждали под разными названиями: «политика различия», «политика идентичности», «мультикультурализм», «политика признания». В то время как каждый из этих терминов несёт слегка различные коннотации, лежащая в основе идея сходна. Говорится о том, что современные общества характеризуются глубоким многообразием и культурным плюрализмом. В прошлом это многообразие игнорировалось или удушалось с помощью стереотипов «нормального» гражданина, которые обычно основывались на характеристиках здоровых гетеросексуальных белых мужчин. Любой, кто отклонялся от этого образца нормальности, подлежал исключению из общества, маргинализации, замалчиванию или ассимиляции. Эти не принадлежащие к белой расе группы часто не допускались в страны западных демократий, или, если и бывали допущены, ожидалась их ассимиляция для того, чтобы они могли стать гражданами: аборигенные народы либо загонялись в изолированные резервации, либо их принуждали к отказу от их традиционного образа жизни (или и то, и другое); гомосексуализм часто объявлялся уголовным преступлением, и даже если такого не было, от геев ожидалось, что они будут молчать о своей сексуальности в общественной жизни; люди с физическими и умственными недостатками определялись в специальные учреждения, и т.д. Однако сегодня ранее исключавшиеся .группы больше не желают, чтобы их замалчивали, или маргинализовали, или определяли как «отклоняющихся» просто потому, что они отличаются по своей расе, культуре, тендеру, способностям или сексуальной ориентации от так называемых нормальных граждан. Они требуют более всеобъемлющей концепции гражданства, которая признаёт (а не стигматизирует) их идентичность, и дает место их различиям (а не исключает их).

Иногда говорят, что отличительная черта этих реформаторских движений в том, что они касаются «идентичности» и поэтому являются формами «политики идентичности» в отличие от более ранних классовых движений рабочих и крестьян, сосредоточенных вокруг экономических интересов1. Однако в реальности политика почти всегда есть дело и идентичностей, и интересов. Вопрос всегда в том, какие интересы и идентичности поддерживаются.

В традиционной модели «гражданства как набора прав» целью было развитие некоторой общей национальной идентичности среди граждан. Как подчёркивал сам Т.Х. Маршалл, гражданство есть не просто некий правовой статус, определяемый набором прав и обязанностей. Это также и идентичность, выражение чьего-либо членства в политическом сообществе. И его аргументация в пользу расширения прав гражданства так, чтобы они включали основные социальные права, такие как право на здравоохранение и образование, заключалась именно в том, что это помогло бы развитию общего чувства принадлежности к нации и национальной идентичности. Обеспечить то, чтобы люди имели здравоохранение и образование, было важно для Маршалла не просто в силу гуманитарных соображений, т.е. чтобы выполнялись их базовые потребности. Социальные права также помогли бы интегрировать прежде исключавшиеся группы в общую национальную культуру и тем самым обеспечить источник национального единства и лояльности. Целью было включить людей в «общую культуру», которая должна быть «общим достоянием и наследием». Наделение социальными правами помогло бы обеспечить «верность цивилизации, являющейся общим достоянием». Он был особенно обеспокоен интеграцией английского рабочего класса, которого нехватка образования и экономических ресурсов лишала возможности приобщаться к своей национальной культуре, например, знать и наслаждаться Шекспиром, Джоном Донном, Диккенсом, Библией короля Якова I и Кромвеля, «Славной революцией» и крикетом.

Маршалл чувствовал, что общий набор социальных прав интегрирует людей в общую национальную культуру, и что это хорошо с точки зрения и ранее исключавшейся группы, и государства. Маршалл исходил из того, что культурная интеграция хороша для рабочих, поскольку они, конечно, являются англичанами по рождению, т.е. англичанами по этничности, религии, языку. Они должны быть совладельцами национальной культуры, поскольку это их национальная культура. Они не являются членами какой-то другой нации, с её собственной национальной культурой. Они англичане и имеют по рождению право на историю и культуру Англии.

И действительно, развитие государства всеобщего благосостояния было вполне успешным в плане интеграции рабочего класса в национальные культуры во всех западных демократиях. Конечно, по-прежнему существуют многочисленные классовые различия в народной культуре масс и высокой культуре благополучных слоев населения. Богатые скорее предпочтут теннис реслингу, или читать «солидную, а не бульварную» газету. Но есть некое ядро общей национальной культуры, с которым знакомо большинство британцев, включая Шекспира, Би-би-си, исторические события (Ватерлоо) и фигуры (Черчилль).футбол и современных политиков.

Эта попытка интегрировать рабочий класс в национальную культуру делалась не в силу исключительно альтруистических соображений. Были опасения, что, если рабочий класс не будет идентифицироваться с британской цивилизацией и чувствовать лояльность по отношению к ней, рабочие могут поддаться искушению поддержать «иностранные» идеи, особенно коммунизм и советский большевизм. Более того, с точки зрения государства легче управлять обществом, когда его граждане имеют общий язык, культуру и идентичность. Все основные функции государства — коммуникация и консультирование, планирование, инвестиционная деятельность, регулирование, проведение в жизнь законов — лучше осуществляются, если есть некоторая культурная общность среди граждан. Как мы отмечали в главе 5, интегрирование граждан в общую национальную культуру также может способствовать взаимопониманию, доверию и солидарности в обществе.

Короче говоря, расширение гражданства так, чтобы оно включало общие социальные права, было орудием нациестроительства, нацеленного отчасти на то, чтобы сконструировать и консолидировать чувство общей национальной идентичности и культуры. И это помогает объяснить, как эти социальные права воплощаются на практике. Например, право на образование не является правом на образование на любом языке, который выбирают дети или родители, но правом на обучение на национальном языке, поскольку целью является не только удовлетворить некоторую абстрактную потребность в развитии ума, грамотности или приобретении знаний, но также и дать образование людям так, чтобы это помогало интегрировать их в национальную культуру. Аналогичным образом западные страны не обеспечивают лечение в отдельных больницах для каждой этнической группы, даже несмотря на то что это могло бы быть эффективно, поскольку цель не только в том, чтобы удовлетворить некоторые абстрактные потребности, но и создать общее чувство гражданства, основанное на общих правах и общем опыте в реализации этих прав. Социальные права в целом являются правом на получение некоторых общих благ через общедоступные институты, функционирующие на общем национальном языке, так, чтобы удовлетворять базовые потребности, в то же время создавая общую национальную идентичность.

Таким образом, традиционная модель «гражданства как набора общих для всех прав» была глубоко увязана с идеями национальной интеграции. Эта связь между общими правами гражданства и национальной интеграцией сейчас подвергается критике4. Стало ясно, что многие группы — негры, женщины, аборигенные народы, этнические и религиозные меньшинства, гомосексуалисты и лесбиянки — по-прежнему чувствуют себя маргинализованными или стигматизированными, несмотря на обладание общими правами гражданства. Многие члены этих групп чувствуют себя маргинализованными не (или не только) из-за своего социально-экономического статуса, но также и из-за своей социокультурной идентичности, т.е. из-за своего «отличия». Они утверждают, что общие права гражданства, первоначально определённые белыми гетеросексуальными физически полноценными мужчинами (и для них), не могут учесть нужды других групп и поэтому требуют иной формы гражданства — «дифференцированного гражданства», как её называет Айрис Мерной Янг. С этой точки зрения члены некоторых групп были бы инкорпорированы в политическое сообщество не только как индивиды, но также и через группу, и их права зависели бы отчасти от их членства в группе. Они требуют этих отличных для групп форм гражданства либо потому, что отвергают саму идею о единственной общей национальной культуре, либо потому, что думают, что лучшим способом включить людей в такую общую культуру является введение дифференцированных прав гражданства.

Некоторые группы отвергают саму идею интеграции в «общую» национальную культуру. В их число входят такие «национальные меньшинства», как квебекцы, каталонцы, фламандцы, которые думают о себе как об отдельных «нациях» в пределах более крупного государства и борются за право сохранить себя как отдельные самоуправляющиеся сообщества со своими собственными общественными институтами, оперирующими на их национальном языке, и культурой. Чтобы достичь этой цели, они нуждаются в ряде дифференцированных прав, включая некую форму территориального самоуправления, официальный статус языка в их самоуправляемом регионе и право создавать весь набор общественных институтов (правовых, образовательных и политических) функционирующих на их языке.

Схожее может быть сказано о многих коренных народах, которые также отвергают интеграцию во имя сохранения себя как отдельных наций или народов и требуют различных дифференцированных прав для достижения этой цели, включая права на землю, права, данные им согласно договорам, и полномочия по самоуправлению.