Второй этап: мультикультурализм в рамках либерализма

Сейчас всё более признаётся, что это — неплодотворный способ концептуализации большинства мультикультуралистских требований в «ладных демократических странах. Исходные допущения о поразительной параллели» между коммунитаристской атакой на либерализм и понятием прав меньшинств всё более ставятся под сомнение.

Но большинство этнокультурных групп в западных демократических странах не хотят быть защищенными от сил современности в либеральных обществах. Напротив, они хотят быть полными и равными участниками современных либеральных обществ. Это верно, например, по отношению к нефам в Соединённых Штатах, чья приверженность либеральным принципам в целом та же, что и у белых. Это также верно по отношению к большинству иммигрантских групп, стремящихся к включению и полному участию в жизни либерально-демократических обществ, с доступом к их образованию, технологии, грамотности, массовым коммуникациям и т.д. И это верно и в отношении большинства неиммигрантских национальных меньшинств, таких как квебекцы, фламандцы или каталонцы. Некоторые из их членов могут стремиться к отделению от либерально-демократического государства, но если они хотят итого, то не для создания нелиберального коммунитаристского общества, а скорее чтобы создать свое собственное современное либеральное демократическое общество. Квебекцы хотят создать «особое общество», но это современное. либеральное общество с такими его атрибутами, как урбанизированнная. светская, плюралистичная, индустриальная, бюрократизованная, потребительская массовая культура.

Более того, опросы общественного мнения показывают, что ситуация далека от противостояния либеральным принципам — часто нет никаких статистических различий между национальными меньшинствами и большинством в приверженности либеральным принципам. Иммигранты также вскоре усваивают основы либерально-демократического консенсуса, даже когда происходят из стран с малым опытом либеральной демократии или отсутствием такового. Приверженность индивидуальной автономии является глубокой и широко распространённой в современных обществах, пересекая этнические, лингвистические и религиозные разделительные линии.

Короче говоря, преобладающая часть споров о мультикультурализме идёт не между либеральным большинством и коммунитаристскими меньшинствами, но между либералами о смысле либерализма. Это дебаты между индивидами и группами, признающими основы либеральнодемократического консенсуса, но расходящимися по поводу интерпретации этих принципов в полиэтнических обществах, в частности» по поводу должной роли языка, национальности и этнических идентичностей в либерально-демократических обществах и институтах. Группы. требующие прав меньшинств, настаивают на том, что по крайней мере, некоторые формы публичного признания и поддержки их языка, практик и идентичностей не только совместимы с фундаментальными либерально-демократическими принципами, включая важность индивидуальной автономии, но даже могут требоваться этими принципами.

Это привело ко второму этапу дискуссии, в которой вопрос становится таким: каков возможный масштаб мультикультурализма в рамках либеральной теории? Перевод дискуссии в это русло не решает всех вопросов. Напротив, место мультикультурализма в либеральной теории остаётся очень спорным. Но это изменяет условия дискуссии. Вопрос больше не в том, как защитить коммунитаристские меньшинства от либерализма, но в том. нуждаются ли меньшинства, разделяющие базовые либеральные принципы, в правах меньшинств? Если группы действительно либеральны, почему их члены хотят прав меньшинств? Почему их не удовлетворяют традиционные общие права гражданства?

Этот тот вопрос, ответ на который Джозеф Рац попытался найти в своих последних работах. Рац настаивает на том, что автономия индивидов — их способность делать правильный выбор между достойными образами жизни — тесно связана с доступом к их культуре, с благоденствием и процветанием их культуры и с уважением, оказываемым их культуре другими. Мультикультурализм помогает обеспечить это культурное процветание и взаимное уважение. Другие либеральные авторы, такие как Дэвид Миллер, Яэль Тамир и Джефф Спиннер, выдвинули аналогичные аргументы относительно важности «членства в культуре» или «национальной идентичности» для современных стремящихся к свободе граждан. Я также пытался утверждать это. Детали этой аргументации различаются, но каждый из нас по-своему доказывает, что есть жизненно важные интересы, связанные с культурой и идентичностью, которые полностью совместимы с либеральным принципами свободы и равенства и которые оправдывают наделение меньшинств особыми правами. Мы можем назвать это позицией «либерального культурализма».

Критики либерального культурализма выдвинули много возражений против всей этой линии аргументации. Некоторые отрицают то, что мы можем разумным образом отличить или выделить «культуры» или «культурные группы»; другие — что, если даже можно сделать осмысленным утверждение о том, что индивиды суть члены особых культур, у нас нет никаких оснований полагать, что благополучие или свобода индивида обязательно связаны каким-то образом с процветанием его культуры. Люди могут предпочесть иметь сильную связь с тем или иным языком или культурой, но это их выбор, а не потребность, и с либеральной точки зрения они должны нести ответственность за стоимость их выбора, а не ожидать, что кто-то другой будет субсидировать эти «дорогостоящие вкусы».

Это важные возражения, но я думаю, что на них может быть дан ответ. В целом язык и культура, в которых растут люди, должны рассматриваться как часть их неизбираемых обстоятельств, а не как их добровольные вкусы. Действительно, доступ к своему языку и культуре иногда может быть предпосылкой самой способности делать осмысленный выбор. Необходимость отказаться от своего языка и культуры во имя других, хотя и не является чем-то невозможным, часто очень трудный и связанный со многими затратами процесс. И неразумно ожидать от меньшинств, чтобы они платили эту цену, в то время как члены большинства не стоят перед необходимостью подобных жертв.

В любом случае, эти возражения не смогли погасить энтузиазм по поводу либерального культурализма, который быстро стал предметом консенсуса среди либералов, работающих в этой области. Однако даже те, кто симпатизируют либеральному культурализму, стоят перед очевидной проблемой. Ясно, что некоторые виды прав меньшинств могут скорее подорвать, чем подкрепить автономию индивида. Это было бы верно, например, в отношении прав меньшинств, позволяющих группе лишать образования или здравоохранения детей или позволяющих группе насильственно ограничивать женщин домашней сферой. В то время как большинство этнокультурных 1рупп на Западе разделяют те же базовые либеральные ценности, что и большинство, мы видели, что есть некоторые исключения, особенно некоторые консервативные этноконфессиональные группы, и эти нелиберальные группы могут потребовать права ограничивать свободы (некоторых из) своих членов. И даже когда группа меньшинств в целом усвоила либерально-демократические ценности, всё равно могут иметься давно устоявшиеся традиции или обычаи, которые конфликтуют с либеральным равенством и от которых группа возможно и не хочет отказываться. Например, группа иммигрантов может желать сохранить традиционные обычаи заключения брака по договоренности родителей, или традиционные правила развода, что и в том, и в другом случае может быть весьма неблагоприятным для женщин. Действительно, многие из этих потенциально нелиберальных практик или обычаев вращаются вокруг проблем тендера и сексуальности. Вследствие этого многие феминисты выразили обеспокоенность тем, что на практике мультикультурализм обычно будет означать предоставление мужчинам группы власть над женщинами и сохранение традиционных форм тендерного неравенства. Права меньшинств, принимающие такой вид. подрывают, а не укрепляют индивидуальную автономию членов группы.

Поэтому важнейшей задачей, стоящей перед либеральными сторонниками мультикультурализма, является разграничение «плохих» прав меньшинств, предусматривающих ограничение индивидуальных прав, от «хороших» прав меньшинств, которые могут рассматриваться как дополняющие индивидуальные права. Я предложил различать два вида прав, которые может потребовать меньшинство. Первый включает в себя права группы против её собственных членов, предназначенные защищать группу от дестабилизирующего воздействия внутреннего инакомыслия (например, решения индивидов не следовать традиционным практикам или обычаям).

Второй — права группы против большого общества, предназначенные для защиты группы от внешнего давления (например, экономических или политических решений большого общества). Я называю первый вид «внутренними ограничениями», а второй — «внешними защитами».

И то, и другое часто называют «коллективными правами», или «групповыми правами», но в связи с каждым из этих видов прав встают очень разные вопросы. Внутренние ограничения затрагивают внутригрупповые отношения — этнокультурная группа может стремиться использовать власть государства, чтобы ограничить права своих членов во имя групповой солидарности. Это создаёт опасность подавления индивидов.

Критики «коллективных прав» в этом понимании часто рисуют образ теократических и патриархальных культур, где женщины угнетены и религиозная ортодоксия насаждается с помощью закона, как пример того, что может случиться, когда так называемым правам коллектива отдаётся приоритет перед правами индивида.

Конечно, группы свободны требовать некоторых верований или действий как условия членства в частных, добровольных организациях. Католическая организация может требовать того, чтобы её члены посещали церковь. Каждый в либеральном обществе имеет законное право решать, посещать церковь или критиковать религиозные догмы. Но если кто-то решит не посещать церковь или критиковать её догматы, он может быть лишён членства в этой церкви и в её добровольных организациях. Это просто неотъемлемая часть либерального права на свободу союзов, одной из наиболее фундаментальных гражданских свобод. Проблема внутренних ограничений возникает, однако, когда группа утверждает, что её члены фактически не должны иметь законного права решать, посещать или не посещать церковь, или ставить под сомнение религиозные верования. Это то, что имело место в оттоманской системе миллетов, где закон не давал людям права на отступничество или ересь. Сходным образом группа может утверждать, что её члены не должны иметь законного права на образование, на свободу выбора брачного партнёра или на равенство в разводе. Всё это будет внутренними ограничениями.

В противоположность этому внешние защиты касаются межгрупповых отношений, т.е. этническая или национальная группа может стремиться защищать своё особое существование и идентичность, ограничивая воздействие решений большого общества. Это тоже создаёт некоторые опасности — не подавления индивида внутри группы, но несправедливости между группами. Одна из групп может подвергаться маргинализации или сегрегации во имя сохранения специфики другой группы. Критики «коллективных прав» в этом понимании часто указывают на систему апартеида в Южной Африке как пример того, что может случиться, когда группа меньшинства требует особых мер защиты от большого общества.

Однако внешние защиты не обязательно должны создавать такую несправедливость. Наделение меньшинства особыми правами представительства, правами на землю, или языковыми правами не обязательно ставит её в положение господства над другими группами (и часто такого не происходит). Напротив, такие права могут рассматриваться как помещение групп в более равные условия, благодаря уменьшению уязвимости меньшей группы по отношению к большей.